В ВЕЧНОМ ГОРОДЕ
В Вечном Городе люди живут в триумфальных арках,
А Святые Девы и мраморные поэты в парках
Наблюдают ночами битвы: как те, что вели этруски –
С несущественной модификацией: говоря по-русски,
Всегда побеждает дружба (и кровь заменяет сперма),
Что невыгодно для историка, но по сути не так уж скверно.
В Вечном Городе сушат бельё, протянув верёвки
Через улицу пятого века. И никаким барокко
Не удалось прикрыть изначально жестокой схемы:
Все хотят под защиту стен, все хотят – в городские стены.
В Вечном Городе любят кошек и привыкли жить среди грохота.
А на ум мне приходит Бродский, не родной для этого города,
Но зато уже тоже вечный и созвучный ему – хотя бы
Способностью повторяться, извлекать из той же октавы
Все новые сочетания; презрением к ясным целям;
Классичностью всех деталей и анархией жизни в целом.
В Вечном Городе, где кайфовал я два дня с кусочком,
Невозможен пуантилизм, разлагающий жизнь по точкам;
Невозможна и пунктуальность, сводящая рок к режиму.
… Принимающий всё в себя, подчиняющийся нажиму,
Уступающий всем доктринам, отдающийся всем вестготам –
Он их всех слегка пережил, благодаря заботам
Весьма бытового свойства: куда стекать нечистотам,
Как обеспечить водой фонтанчики и фонтаны
И как удержать хоть какой-нибудь порядок в этих кварталах,
Чтобы велась торговля и доставлялась почта.
А кроме того, Вы правы, это ещё и почва.
1997
24 МАЯ 1997 ГОДА
Я нынче во Флоренции, а ты
Бог знает где. Как жаль, что нам когда-то
Не удалось здесь побывать вдвоём.
Флоренция, пожалуй что, в твоём
Скорее вкусе, чем в моём. Мосты.
Колонны. Своды. Арки. В час заката
Вполне здесь можно вспомнить Ленинград.
Я счастлив, да. И сам тому не рад.
Такой сегодня день. Такая дата.
Когда бы только ты взглянуть могла
Сюда: направо, а потом налево –
Я представляю тихий твой восторг.
И я способен видеть, но не столь
Отчётливо.
Дворцы и купола
Надоедают. Я смотрю на небо.
1997
* * *
В городе Губбио мне не спалось. За окном взвывали
Мотороллеры. Слышались крики. Казалось, что итальянцы
Отнюдь не потомки Рима, а нация сумасшедших.
И ленивый, капризный дождь, то усиливаясь, то слабея,
Не убаюкивал, а нагнетал тревогу.
Я вышел в шесть. На площади Сорока Убиенных
Три усатых дворника мели и пели.
Мне казалось, такое возможно лишь в оперетте.
Я стоял у подножия города. Утро было
Нарочито пасмурным. Холмы укрывались тёмным:
То ли тучами, то ли совсем уж густым туманом.
Город Губбио передо мной карабкался вверх по склону
Туда, где царил надо всем массивный Большой Палаццо.
Было холодно, пахло дождем.
Я стал подниматься
По старинным улочкам, в это время почти безлюдным,
Где дома прижимались друг к другу, как люди в советском трамвае.
После этих ущелий пятачки площадей казались
Непомерно просторными. У церквушек безгрешно спали
Потрёпанные фиаты, как набегавшиеся дворняги.
Когда я дошёл до площади перед Большим Палаццо
И увидел сверху улицы, крыши, башни,
Я почувствовал радость, наверное – чуть смешную,
Мне казалось, что я стою здесь как первопроходец,
Открыватель новых ландшафтов, и что до меня смертный
Не видел такой картины: город Губбио ранним утром.
От собора одна из улочек резко взмывала кверху
И вела к стене, а потом, вдоль стены, к городским воротам,
Выходя за которые превращалась уже в дорогу
С указателем на Базилику Сант-Убальдо.
Я покинул город и пошёл по дороге, ведущей к храму,
Между белых камней, между жёлтых кустов, между красных маков,
И когда, на изгибе её, мне открылся город,
Он предстал предо мной в перевёрнутой перспективе.
А дорожка вела всё вверх и вверх, сквозь сбивы дыханья,
И уже открывался взгляду не город, а вся целиком долина,
И манила взгляд, и лежала, как на ладони.
Окрылённый, спешил я наверх, движим надеждой
На новое расширение видимого пространства,
Но воздух вокруг постепенно густел, становился гуще,
И я увидел, что куртка моя покрылась
Мелкими каплями. Я вошёл в тот туман, который
Был виден снизу. Или в облако. Кроме ближайших сосен
Уже ничего я не мог различить – и повернул обратно,
Не совершив восхожденья к Базилике Сант-Убальдо.
Спускаясь, я думал, что этот подъём подобен
Человеческой жизни, где, поднимаясь всё выше,
Различаем внизу – то, что прежде вверху парило,
А потом туман поглощает нас без остатка.
1997
НАСТАВЛЕНИЕ ВИДЯЩЕМУ СНЫ
Можно и нужно у любой самой
страшной фигуры спросить Имя.
Евгений Цветков. «Счастливые сны»
Если увидишь во сне незнакомый сад
На самом верху горы, неизвестно в какой стране,
Смело иди вперед, не оборачивайся –
Ибо смотреть назад хуже всего во сне.
Знай, что твоя спина надежно защищена.
Не бойся волчьих зубов, не бойся больших собак.
У чудищ – сколь ни страшны – спрашивай имена.
Вкладывай душу в сон, как деньги – в швейцарский банк.
Если встретишь в саду одноэтажный дом,
Прежде всего смотри: какой из трубы дым.
Ежели дым – бел (не важно, в ночи ли, днём),
Входи в тот дом, не стучась, и верь, что неуязвим.
В доме может вполне оказаться открытый гроб.
Сам в него не ложись, но если попросят, ляг:
Выполнить просьбу во сне – себе принести добро,
А гроб – он попросту гроб, совсем он тебе не враг.
Не смотри во сне на часы, не спрашивай про число,
Не пробуй запомнить путь, ориентируясь по звезде,
Поскольку что бы с тобой там ни произошло,
Время ему – всегда, место ему – везде.
Старайся запоминать всё, что тебе говорят:
Любые слова из сна осмысленны и важны.
А главное – ещё раз! – никогда не смотри назад,
Прижимаясь спиной к стене, доверяй уступам стены.
Но если увидишь вдруг своих покойных друзей,
Веселых и молодых – какими ты их забыл,
Не расслабляйся, друг, возвращайся из сна скорей,
Попробуй предупредить коварный удар судьбы.
В лодке с ними плывешь – прыгай, бросай весло,
В башне с ними пируешь – выбрасывайся вовне!
А не сможешь проснуться, что ж, тебе повезло:
Всегда считалось завидным вот так умереть, во сне.
1998
* * *
Сними свою обувь, одежду сложи,
Омойся, входя в золотое жилище –
Наивная вера в загробную жизнь,
Наверное, делает чище.
Блаженны, должно быть, и муж и жена,
И отрок, и отроковица,
Которые знают, что жизнь не должна
Совсем завершиться,
Что кончится разве что тленная плоть,
А дух воспарит на свободе.
Будь к ним милосерд, ниспошли им, Господь,
Чего-нибудь вроде.
Хор ангелов, свет в лучезарном венце,
Спокойные, тихие реки.
А нам – лишь сознание в самом конце:
Проститься навеки.
1998
В ОКТЯБРЕ
Всё в голове смешалось: «Великий Гэтсби» и «Праздник,
Который всегда с тобой», и «Банкир» какой-то.
Память – дорога проселочная по подмёрзшей весенней грязи:
Камни, ухабы, комья; и на всём – ледяная корка.
Вчера переел за ужином. Не спалось. Вот, сижу в гостиной
Над «Великим Гэтсби» (впервые – в оригинале).
Снова – стоп-кадр: знаменитые «Сколько-то с половиной»,
«Монолог» и ещё – неотчётливо – что-то вроде «Конца пасторали».
Ощущая себя постепенно слепнущим – скорее, всё-таки, фигурально,
Но и физически тоже – вижу всё малость расплывчатым, как в тумане.
Различаю происходящее в воображении и материально
В значительной степени кожей – как вечером в тёмной бане.
Ещё неблизко до финиша, по-видимому, но до старта
Намного дальше. Вдруг подумаешь: какого чёрта
Перетаскивать свое тело из вчера в завтра
Не успевая уже себе отдавать отчёта -
Для чего занимаешься этим? Куда-то уходит что-то,
Без чего, как раньше казалось, продолжения не бывает.
Нет, жить ещё хочется – жить ещё как охота!
Просто жизнь достигает той степени, где сама себя убивает.
И поэтому радуешься, обнаружив у книги в конце
Два-три трупа. С кровожадностью, корни которой
Непонятно куда запрятаны, говоришь себе: вот она, цель
Этой истории – и всех остальных историй.
Хочется даже плакать – но сочувствуя лишь себе, не им –
Убитым в горячке автором, лучшего попросту не нашедшим
Выхода. И начинаешь чувствовать то, что чувствует аноним
Над доносом – в меру рассчитанным, но всё-таки сумасшедшим.
1997
ПОСЛЕДНИЙ ВЗГЛЯД НА АНГЛИЮ
«Последний взгляд на Англию». Фрагмент.
Художник, думаю, известен мало:
Форд Мэдокс Браун. Прямо из журнала –
Две пары глаз. И каждая впитала
Для нас незримый Дорсет или Кент.
Судьба всегда большой эксперимент.
Запомнить Старый Свет! Пора настала
Довериться надежности штурвала.
Есть в каждой популяции процент
(Не столь большой – два-три, как утверждала
Статья Л. Г.) – кого предназначала
Природа к ситуации аврала:
Им всякий день – Седьмой, их ждёт Адвент.
Последний взгляд – чтоб жизнь не забывала
Свой горький формирующий момент.
А ветер, видно, свеж. Да и волна
Сулит опасный путь. Тревожным милям
Счёт начат. Что ж: семь футов им – под килем!
Последний взгляд на Англию. Хана.
1998
ДОРОГА
Нет, право, я ничем не озабочен,
Моя душа вполне защищена.
Неяркие цвета. Полутона.
Мелькание заснеженных обочин.
А плод надкушенный румян и сочен,
Есть стенки у колодца, нету дна.
И толща лет – стеклянная стена:
Всё, вроде бы, и видно – да не очень.
Как по Писанью: ночь сменяет день.
Из темноты является мигрень,
В живую плоть втыкаются иголки.
Ну что вся жизнь? – морщинка на лице.
И, чтоб избегнуть пошлости в конце,
Идёт снежок и засыпает ёлки.
1999