* * *
Беспамятство наплывает на мозг
Клочьями - как туман с залива
На знаменитый калифорнийский мост.
Душа, которая вдруг столь многое позабыла,
Подобна свежеослепшему, - с трудом бредёт
Ещё не освоившись с этим, не обретя привычек.
В теряющей память душе царит разброд,
Распад в буквальном значении, без кавычек.
И догадываясь, что каждый дальнейший шаг
Неизбежно - вниз, к безликой пустой нирване,
Силящаяся победить пустоту душа
Выгибается, пытаясь подняться, как мост в тумане.
2003
* * *
Старая женщина гладит большого кота,
Кот наслаждается, свесивши голову набок.
Если судить по событьям, то жизнь прожита,
Но остаётся как твёрдо усвоенный навык.
Снова апрель. Организм со средою - в ладу:
Холода нет, но не ищешь спасительной тени.
Женщина эта когда-то смеялась в саду
И для кого-то потом раздвигала колени.
Старость - не радость, но много ли радости в том,
Чтобы спешить, уставать, оправляться от боли?
Старая женшина с умным, ленивым котом
Дремлют на лавочке. Чаю согреть себе, что ли…
2003
* * *
Вспомнился вдруг Васильевский остров,
Конечная остановка трамвая сорок,
Мартовский вечер, ледка короста,
Замёрзших веток прозрачный шорох.
Вспомнились надежды, плохая обувь,
Разговоры сомнительного замеса -
И время, у которого никаких особых
Примет не осталось, за исключеньем места.
Руки, засунутые в карманы,
Сила в желаниях затаённых -
И контуры будущего. Оно казалось
Таким понятным и одушевлённым.
Теперь это будущее не только уже случилось,
Но сменилось следующим. Хорошо ли, плохо -
Не могу понять и даже не силюсь,
От улыбки воздерживаясь и от вздоха.
А если чего и жаль, то прощанья возле
Общежития с тусклым фонарём при входе,
Тогда, когда ноги ещё не мёрзли
И не было пониманья, что всё проходит.
2003
ИНВЕРСИИ
1.
Где на старых обоях пятно - как последний смертельный упрёк.
Ирина Живова
Есть душа у стропил и у крыш, и символика - в пятнах настенных,
Есть особенный чуткий язык, деревянным присущий полам,
И глубокая тайная жизнь в отопительных дышит системах,
И у мебели - память своя, очень редко доступная нам.
Добродушен и - в солнечный день - как дитя после ванны распарен,
Улыбается дом небесам и не видит входящих людей.
Мы чужие - в своих же домах, проходимцы - для собственных спален,
Мы без гражданства - в мире вещей, иммигранты из царства идей.
Мы, конечно, вольны полагать, что дома - наши верные слуги,
Что для нашего блага влачат они скучные долгие дни,
Но на самом-то деле мы им безразличны. По сути -
Мы зависим от их доброты, а от нас не зависят они.
И когда человек в новый дом уезжает, то старый
Забывает мгновенно и взгляд его, и разговор.
Может, разве что, гвоздь его помнит, где вешал гитару,
Да на стенке пятно - как последний смертельный укор.
2.
Все наши решенья немногого стоят -
Смешные попытки перечить судьбе.
Всегда остаётся пространство пустое
Меж нами и тем, что мы мним о себе.
А в этом пространстве - что в Космосе целом -
Свои притяженья и бури свои,
И чёрные дыры, и звёздные стены,
И знак Водолея, и символ Змеи.
А в этом пространстве - такие капканы,
Такие погони, такие силки,
Глубокие омуты, острые камни,
Сплетения, сгустки, комки и клубки.
Мы можем пытаться уйти от погони,
Найти, где помельче, попробовать вброд…
Но знанье себя - словно знанье погоды:
Дай Боже расчислить на сутки вперёд.
3.
Язык изменился. Желая сказать "Прощай",
Женщина пишет "Пока". А мгновенная наша почта
Отменившая почерк, скрывает то, что
При печатании у неё подрагивала рука.
Слеза, век назад упавшая бы невзначай
На бумагу, ввиду электронной связи переходит в точку
На экране, пульсирующую слегка.
Инструменты, в конечном итоге, и создают культуру.
Носитель текста влияет на качества языка.
По мере моего превращения из мальчика в старика
Поршневая авторучка перешла в компьютерную клавиатуру.
Получатель сообщения, в башке у которого подобием нечёткого островка
Сохранилась геометрия Лобачевского
(что не так уж существенно), -
Озирает стенку от пола до потолка
И стирает письмо из памяти. Вероятно, сдуру.
Неподвижно стоящие в небе плотные облака
Закрывают удалённую точку, в которую две прямые
Без эмоций сходятся - в постэвклидовом, стерильном мире,
Где жизнь, если она существует, иная наверняка.
4.
Взаимное притяжение двух тел -
Основа необъятного «шапито»,
Заслужившая уважение хотя бы тем,
Что смерть Вселенной откладывается на потом.
Все летят и рвутся, но ставит всё на места
Тяготеньем удерживаемая корзина.
И вдобавок - завидная простота:
Гравитация в Космосе всегда взаимна.
5.
Жизнь на Земле закончится и пройдёт.
Белковая плесень недолго просуществует.
Из разных аспектов реальности всего интересней тот,
Который меняет масштабы, переводя в иную
Плоскость пространства-времени. Где я уже
Не жертва страстей и не скопленье клеток,
Где я не склоняю по-рабски: душа, души, душе,
Где пресыщенье - немыслимо, а ужас - редок.
Где не на жалких скрижалях, а в пустоте
Природа пишет законы. Точней: природе
Законы предписываются. И только те,
Без которых она невозможна. В каком-то роде,
Там всегда царит восхищение. Поскольку грань
Истощенья - всё время рядом. И не бывает
Игры, которая знала бы, что она игра,
Человеческими выраженная словами.
6.
Только так и можно оттуда смотреть сюда…
Иосиф Бродский
Глядя на отражение звёзд в воде
Тихого лесного пруда,
Я подумал, что представить себе «нигде»
Человеку труднее, чем «никогда».
Потому что абстрактность времени ближе нам,
Чем абстрактность места, которое есть всегда.
И поэтому грозная вечность не столь страшна,
Сколь обыденная пустота.
2003
* * *
По небу, впитавшему густо
Закатный осенний окрас,
Большие канадские гуси
Летят мимо нас в Гондурас.
И кажется, что без усилья,
А просто от света вокруг
Тяжёлые толстые крылья
Зачем-то их тянут на юг.
Летят они ровно, как в сказке,
И вписан их сказочный строй
В надежду давнишней закваски
И горечи старой настой.
На раннюю, свежую осень
Глядят они - сбоку и вниз, -
Как тот, кто не плачет, но просит:
«Приснись мне сегодня, приснись!»
А небо меняется, ищет
Оттенок, что больше к лицу,
И так же становится чище,
Как жизнь, приближаясь к концу.
И вечер становится тоньше,
Как облака розовый край,
Наверное думает тоже:
«Помедли ещё. Не сгорай».
2003
* * *
Когда мы видим Моцарта в натуре -
Не мёртвого, увитого легендой,
Загадочно убитого посмертно,
А вот такого, с маслянистым взглядом,
И не в камзоле, а в простой футболке,
Неряшливой, с бессмысленным рисунком,
Он к нам выходит;
и когда внимаем
Всем пошлостям, всем плоским непотребствам
Его речей;
когда мы ощущаем
Его доброжелательство пустое,
Которое похуже равнодушья,
И глупой лжи постыдную дешёвку -
Как нам не разделить, хоть на мгновенье,
С Сальери правоту его святую:
“Так улетай!”? Тем более, билеты
У Моцарта заказаны на утро
И нет, по сути, никакой надежды
На разговор.
2003
* * *
И только ночью, когда нас уже
Почти не существует, только ночью,
Когда ни слово, ни случайный жест
Не задевают больше, только в этой
Спасительной и тёплой темноте -
Мы снова те. Мы снова друг для друга.
Мы снова друг для друга, снова те,
Единственные. Как не уследили
Мы за происходящим в свете дня?
Как умудрились мы?! И только ночью,
Где тонкой занавески трепыханье,
Где голоса ушли - одно дыханье,
Я слушаю тебя, а ты меня.
В чём утешенье? - В осени. Взгляни:
Деревья кое-где уже багровы,
И ночи удлиняются, а дни
С покорностью скукожиться готовы.
2003
МУЗЫКА ДЛЯ ШЕСТИПАЛЫХ
Вопреки тому, что было, и тому, что есть,
Отвергая доводы воображаемого протагониста,
Эти ноты предполагают шесть
Пальцев на каждой руке у пианиста.
Рождённая не на пальцах, а в голове
Композитора, причудливая, как морщина,
Эта музыка, которую не может сыграть человек,
Ждёт, пока её воплотит машина.
Ждать - недолго. Виртуозы, по-видимому, обречены.
Синтезаторы - предсказуемей и дешевле.
Можно требовать от музыки, как от жены,
И собачьей преданности, и любви дочерней.
А грядущий слушатель, которого мы вполне
Можем назвать потребителем произведения,
Имеет полное право абсолютно не
Интересоваться деталями исполнения.
2003
В МЕРИДЕ
Ленивый слуга очищает от листьев пруд.
Вода в золотистых камнях поблёскивает на солнце.
Непривычная глазу пичуга, присев на цветущий прут,
Пытается мне пропеть, что у неё на сердце.
Время остановилось. Точнее, его волна
С неправдоподобной мягкостью набегает сзади.
Прошлое - перед глазами, но в тумане. И мне видна
Только пичуга на тросточке, да по ограде
Взбирающаяся лиана. В крови - покой.
Я ошибался: расслабленность не отрицает стойкости.
Древние боги майа присутствуют, но в такой
Форме, которая скрадывает черты жестокости.
И вдруг я - вполголоса, но отчётливо, по слогам -
Произношу: «Единственная. Дорогая».
Богам до меня нет дела, а слуга
Не поймёт, потому хотя бы, что речь у него другая.
И мне совершенно не стыдно, что он очищает пруд -
Определённые вещи немыслимы здесь: как холод.
А жизнь, по определению - самый тяжёлый труд,
Безразлично: богат или беден ты, стар или молод.
2004
ЮКАТАН
Ни железа, ни золота - один маис.
Взамен плодородного слоя - каменистая крошка.
Как ни трудись, каким тут идолам ни молись,
На ужин всегда лепёшка и бобов немножко.
Но молиться надо: если не даст дождя
Ненадёжный Чаак - вот тогда уж пиши пропало,
Остатки сил на клинопись изводя
И глядя, как засыхает без воды папайя.
Здесь - конец географии. Дальше уже одна
Кровавая муть истории, её воронка,
Всасывающая столетия. Или - стена,
Отделяющая праотца от потомка.
Кому это стукнуло в голову: завоевать
Такую скудную землю, где только чахлый
Кустарник да выжженная трава?
Зачем оно им понадобилось, такое счастье,
Испанским конквистадорам, чей невиданный рост
Наполнил трепетом низкорослых майя,
Зачем они гибли здесь, секирою и ядром
Сокрушая раньше, чем понимая?
Неужели им так хотелось влиться в этот народ,
Растворить в коренастых женщинах своё семя?
Здесь - конец географии. Или, наоборот,
Здесь конец истории. Потому что время
Перестаёт двигаться, если вокруг всегда
Бесконечный сезон жары, одна и та же погода,
И нужно строить обсерватории, чтобы понять: когда
Наступит это блаженное влажное время года;
Потому что, подобно почве, цепенеет жизнь,
Деформируется череп под гнётом груза.
Ни озерца, ни рощицы - один маис
(Говоря без пышностей: кукуруза).
2004
ВАРИАЦИИ
... добавлю только, что вторая часть сонаты
написана в стиле вариации,что значит:
игра с мелодией, трансфигурация, трансмутация, огранка.
Леонид Вальдман, 2-я Бетховенская лекция
Игра с мелодией. Отгранка.
Вращенье кубика в руках.
Тропинка. Рощица. Полянка.
Трансфигурированный страх.
Жестокий, крученый, корявый,
Настырно ищущий родство,
Для славы или для забавы? -
Скорей всего: ни для чего.
Игра с мелодией. Отделка.
Примерка на живую нить.
Такая, кажется, безделка,
Но ничего не изменить.
Неторопливо и не жадно,
Фактуру пробуя на свет…
Конец классического жанра
А может быть, его расцвет.
Игра с мелодией. Отсрочка
Необратимой тишины.
Канва. Суженье. Отторочка.
И швы, похоже, не видны.
Не так ли с песней, при лучине,
Ложился за стежком стежок?
Без приказанья и причины -
Как на душу положит Бог.
Игра с мелодией. Отмазка.
Отход от линии. Отказ.
Синхронно льющаяся сказка,
В себя вбирающая нас.
Уже не мы, но что-то где-то -
Как путник у заветных врат.
Возможность тьмы. Возможность света.
Игра. Движение. Возврат.
2004
АПРЕЛЬ В BOSTON PUBLIC GARDEN
Какая дивная вода,
Как славно дышится в апреле!
Какие бури отшумели,
Не нанеся душе вреда.
Поскольку жизнь не навсегда
Размещена природой в теле,
Не всё сбылось, чего хотели,
Да это, право ж, не беда.
Весенняя белиберда
Так закружит, что в самом деле
Вдруг хватишься: да ты в уме ли -
И всё прошло? И нет следа?
Своей беспечностью горда
Растёт трава без всякой цели.
В начале жизни ли, в конце ли -
Всё - суета, всё - чехарда.
Пространства хрупкая слюда -
Как окна в дорогом отеле.
Деревья слезли с акварели
И примостились у пруда.
Откуда занесло сюда
Все эти кряканья и трели?
Чтоб я устал от канители -
Да ни за что! Да никогда!
Всё так естественно: среда
За вторником - в любой неделе.
Я здесь отнюдь не с колыбели
И есть другие города.
Однако здесь я без труда
Дышу. И здесь меня пригрели.
И у меня, у пустомели -
Совсем седая борода.
Года летят, как поезда,
Вползая в тёмные туннели.
Мы знаем, что нас ждёт в пределе,
Когда мы едем в никуда.
Но радость детская тверда,
А страхом мы переболели.
Совсем не страшно? Неужели?
Подумав, отвечаю: Да.
2004
СЧИТАЛОЧКА
В пятизвёздочном отеле
На одном крыльце сидели
Царь, царевич,
Король, королевич,
Министр, сенатор,
Кровавый диктатор,
Сапожник, портной,
Душевнобольной,
Наркоделец
И просто подлец.
Вышел месяц из тумана,
Зачитал им из Корана:
«Буду резать, буду бить,
Чёрной нефтью ворожить.
Честью надо дорожить».
За сараем, у овина,
Сутенёр поймал раввина,
Обменял на трёх попов.
Кто ты будешь таков?
Шёл седан модели бумер,
В том седане кто-то умер,
И патологоанатом
Оказался виноватым.
Раз, два, три, четыре, пять -
Трудно смерти избежать:
Сколь верёвочка ни вейся,
Сколь на Бога ни надейся,
Где ты тачку ни паркуй,
Хочешь жни, а хочешь куй -
Всё равно получишь тьму.
Почему? - Да потому.
2004
АБСТРАКЦИЯ № 724
- Что же нам делать, сеньор?
- Что делать? - переспросил Дон Кихот. - Оказывать помощь
и покровительство слабым и беззащитным.
Сервантес
Щёлкать орехи в горнице у окна.
Если не думать о будущем, время проходит быстро.
Из четырёх царевен всего одна
Переживёт отца и избежит убийства.
Так корыто, подставленное под решето,
Наполняется мусором и шелухою.
Если и вправду грядущее предрешено,
То не грех и просто махнуть на него рукою.
Над вечно вращающимся нудным веретеном
Трещит в допотопной лампе плохое масло.
Из сорока столетий всего в одном
Может родиться пророк - да и то напрасно.
Но уж если пророк побывал в гостях
У планеты, то ждите блестящей стали:
Бесконечные воины встают под стяг,
Взаимозаменяемые, как детали.
Индивидуальность пуле не так нужна.
В порнофильме зрителю важны не лица.
Из четырёхсот фантазий всего одна
Имеет шанс в реальности осуществиться.
Но, невзирая на всё это, мы должны,
Как по званию и надлежит нам,
Позабыв, что мы сами не вооружены,
Оказывать покровительство слабым и беззащитным.
2004
* * *
Я устал. Я б, наверно, хотел умереть,
Кабы не устрашала безмерная тьма.
Так, бывало, собравшись, стоишь у дверей,
А вот с выходом медлишь, поскольку - зима
И бессолнечный день, и простуда ещё
Не прошла, и с утра настроения нет…
Так стоишь и бурчишь «хорошо, хорошо»,
И глядишь на диван и неприбранный плед.
2004
С ЭПИГРАФОМ ИЗ ВЕРГИЛИЯ
Кто, повествуя об этом, мог бы сдержать слёзы?
Quis talia fando temperet a lacrymis? -
Вот что навек вписалось буквами золотыми
С правильностью последней, естественной для латыни,
За пару тысячелетий до Освенцима и Катыни,
Не снисходя до воя и уберечь не силясь.
Quis talia fando temperet a lacrymis?
Не было в мире горя, с которым бы не смирились.
Время не то чтоб лечит, время - оно смиряет,
Поскольку одно несчастье всегда другое сменяет.
Кончаются чёрным цветом любые метаморфозы -
Кто, повествуя об этом, мог бы сдержать слёзы?
Quis talia fando temperet a lacrymis?
Бойтесь даров данайских - и в разлив, и на вынос.
Щедрый всегда опасен, тем паче - дающий даром.
Кажущееся прекрасным врата отворяет карам.
Всякое опьяненье кончается перегаром.
Древние понимали, что благородный пафос
Нестоек и, разлагаясь, вовне выделяет пакость.
Впрочем, ничем не лучше гадящие без позы.
Кто, говоря об этом, мог бы сдержать слёзы?
Взъерошенные собаки лаяли из-под арок.
Опальному полководцу кесарь прислал в подарок
Верёвку чистейшего шёлка без всяких следов вискозы.
Кто, услышав об этом, мог бы сдерживать слёзы?
Люди живут надеждой, а судьба рядит по-иному.
Кости становятся тоньше после каждого перелома.
Много ль осталось от Трои, Хорезма и Вавилона?
Ложится волной барханов истории вечный синус.
Quis talia fando temperet a lacrymis?
Кончился век двадцатый, кончился без возврата,
Кончились его птицы, бабочки и стрекозы,
Боги ли так решили, люди ли виноваты -
Кто, повествуя об этом, мог бы сдержать слёзы?
Кончился век двадцатый, начался двадцать первый -
Век для закованных в латы, век не для слабонервных -
За пояс он заткнёт уж другие века наверно.
Век для жёсткого ритма, а не для нежной прозы.
Кто, повествуя об этом, мог бы сдерживать слёзы?
Как говаривал ссыльный, жестянку ставя на примус:
“Quis talia fando temperet a lacrymis?”
2004