НЕПОДПИСАННОЕ ПИСЬМО
(из цикла «Анонимные архивы»)
Не о пирах, не о белых перчатках
Я сожалею, поверь мне, о нет!
Мне одного не хватает – печальных,
Душу терзающих, долгих бесед.
Тёмною полночью, после веселья,
После игры, полонеза, вина,
Мы выходили. Набросив шинели...
Друг мой, ты помнишь ли те времена?
Слышались трубы в сияющей зале,
Пахло в беседке дубовой корой...
Как мы тогда свою совесть терзали,
Как мы друг друга казнили порой!
Юный задор не терпел оговорок,
Разум был ясен и требовал дел,
Честное сердце взрывалось, как порох...
Как ты там друг мой, небось постарел?
Видел собаку, что делает стойку?
Видел, как кот стережёт голубей? –
Так я встречаю почтовую тройку,
Чтобы хоть в письмах услышать друзей.
Холодно. Снова метёт с перевала.
Край сей чудесный и дик, и суров.
Кланяйся Марье. Пришли мне журналов.
Благослови тебя Бог. Будь здоров.
1976
* * *
Товарищ мой умер, и мы разбираем бумаги.
Как много в его чемодане скопилось словесной бодяги! –
Любовные письма, суровый отказ из журнала,
И замыслы, замыслы... Времени всё не хватало.
Жизнь вроде длинна. А вглядишься урывки, урывки.
И вот остаются – обрывки. Отрывки, отрывки...
Начало романа (кончается словом «вчера»)
И титульный лист мелодрамы «Судьба и игра»,
Письмо: «Понимаешь, отсюда до Бога – неблизко,
От Бога до нас, понимаешь, рукою подать...
Конечно, Ростов – не Гавайи и не Сан-Франциско,
Но ранней весною, увидишь, у нас благодать.
Давай, приезжай!
Заверяю без всякого риска:
Здесь можно не хуже, чем всюду, и жить, и страдать.
Вот только зима сыровата.»
Я глянул в окно.
Февраль шёл к концу. День сгорал. Становилось темно.
И снег был густым и тяжёлым, как мокрая вата.
1976
* * *
Для самоутвержденья – не пиши.
Порви тетрадь, сломай карандаши,
Но – не пиши для самоутвержденья!
Не думай о поэзии, пока
Рука твоя не сделалась легка
И не спешит строка без принужденья.
Чтоб выплеснуть гармонию на лист,
Ты должен стать хоть на мгновенье чист –
Как перед смертью, как в момент решенья.
Соблазн велик. Напряжена душа.
Всё прошлое не стоит и гроша.
Но – не пиши для самоутвержденья!
1976
* * *
Время сродни затяжному подъёму. Сколько я раз ещё в жизни смогу утром проснуться и жить по-другому? Сколько я раз задохнусь на бегу?
Счастья – тебе, твоим детям и дому! Я остаюсь на своём берегу.
Каждый живёт в своём собственном мире, скроенном жизнью как раз по нему. Речка меж нами всё шире и шире – голос я слышу, а слов не пойму.
Ты надрываешься, но – бесполезно! Лёд раскололся, и чёрная бездна грозной воды между нами... Весна.
Что же ты хочешь? – весна наступила. Знали же оба, что ходим по льду. Ты никогда ни о чём не просила,
ты приходила и мне приносила лампу и спички, журнал и еду. Лёгкий твой шаг шелестел на морозе, я добавлял в свою печь уголька...
Может ли кто-нибудь выразить в прозе – как она выглядит, эта река?!
Нам не вернуть своего островка. Самодовольство в свирепой угрозе грозной и страшной весенней воды. С треском сшибаются чёрные льды,
эти остатки сияющей сказки – льда, по которому шли без опаски, льда, охранявшего нас от беды...
Кончилась наша зима, раскололась. Дай тебе Бог на твоём берегу!.. Так и останется в памяти: голос. Голос! – а слов разобрать не могу...
1977