<= К машинописным сборникам
<= На основную страницу

Из сборника "ТРИДЦАТЬ СТРАНИЦ" (1977)

  • Неподписанное письмо
  • "Товарищ мой умер, и мы разбираем бумаги..."
  • "Для самоутвержденья – не пиши..."
  • "Время сродни затяжному подъёму..."



        НЕПОДПИСАННОЕ ПИСЬМО
    (из цикла «Анонимные архивы»)

    Не о пирах, не о белых перчатках
    Я сожалею, поверь мне, о нет!
    Мне одного не хватает – печальных,
    Душу терзающих, долгих бесед.
    Тёмною полночью, после веселья,
    После игры, полонеза, вина,
    Мы выходили. Набросив шинели...

    Друг мой, ты помнишь ли те времена?

    Слышались трубы в сияющей зале,
    Пахло в беседке дубовой корой...
    Как мы тогда свою совесть терзали,
    Как мы друг друга казнили порой!
    Юный задор не терпел оговорок,
    Разум был ясен и требовал дел,
    Честное сердце взрывалось, как порох...

    Как ты там друг мой, небось постарел?

    Видел собаку, что делает стойку?
    Видел, как кот стережёт голубей? –
    Так я встречаю почтовую тройку,
    Чтобы хоть в письмах услышать друзей.
    Холодно. Снова метёт с перевала.
    Край сей чудесный и дик, и суров.
    Кланяйся Марье. Пришли мне журналов.

    Благослови тебя Бог. Будь здоров.

    1976


                *   *   *

    Товарищ мой умер, и мы разбираем бумаги.
    Как много в его чемодане скопилось словесной бодяги! –
    Любовные письма, суровый отказ из журнала,
    И замыслы, замыслы... Времени всё не хватало.

    Жизнь вроде длинна. А вглядишься урывки, урывки.
    И вот остаются – обрывки. Отрывки, отрывки...
    Начало романа (кончается словом «вчера»)
    И титульный лист мелодрамы «Судьба и игра»,
    Письмо: «Понимаешь, отсюда до Бога – неблизко,
    От Бога до нас, понимаешь, рукою подать...
    Конечно, Ростов – не Гавайи и не Сан-Франциско,
    Но ранней весною, увидишь, у нас благодать.
    Давай, приезжай!
    Заверяю без всякого риска:
    Здесь можно не хуже, чем всюду, и жить, и страдать.
    Вот только зима сыровата.»
    Я глянул в окно.
    Февраль шёл к концу. День сгорал. Становилось темно.
    И снег был густым и тяжёлым, как мокрая вата.

    1976


               *   *   *

    Для самоутвержденья – не пиши.
    Порви тетрадь, сломай карандаши,
    Но – не пиши для самоутвержденья!
    Не думай о поэзии, пока
    Рука твоя не сделалась легка
    И не спешит строка без принужденья.

    Чтоб выплеснуть гармонию на лист,
    Ты должен стать хоть на мгновенье чист –
    Как перед смертью, как в момент решенья.
    Соблазн велик. Напряжена душа.
    Всё прошлое не стоит и гроша.

    Но – не пиши для самоутвержденья!

    1976


                           *   *   *

         Время сродни затяжному подъёму. Сколько я раз ещё в жизни смогу утром проснуться и жить по-другому? Сколько я раз задохнусь на бегу?
         Счастья – тебе, твоим детям и дому! Я остаюсь на своём берегу.
         Каждый живёт в своём собственном мире, скроенном жизнью как раз по нему. Речка меж нами всё шире и шире – голос я слышу, а слов не пойму. Ты надрываешься, но – бесполезно! Лёд раскололся, и чёрная бездна грозной воды между нами... Весна.
         Что же ты хочешь? – весна наступила. Знали же оба, что ходим по льду. Ты никогда ни о чём не просила, ты приходила и мне приносила лампу и спички, журнал и еду. Лёгкий твой шаг шелестел на морозе, я добавлял в свою печь уголька... Может ли кто-нибудь выразить в прозе – как она выглядит, эта река?!
         Нам не вернуть своего островка. Самодовольство в свирепой угрозе грозной и страшной весенней воды. С треском сшибаются чёрные льды, эти остатки сияющей сказки – льда, по которому шли без опаски, льда, охранявшего нас от беды...
         Кончилась наша зима, раскололась. Дай тебе Бог на твоём берегу!.. Так и останется в памяти: голос. Голос! – а слов разобрать не могу...

    1977


  • <= К машинописным сборникам
    <= На основную страницу