НА ГОДОВЩИНУ СМЕРТИ I. S.
Смерть обрывает жизнь, как обрывает фразу
Запнувшаяся мысль, забывшая слова.
Я толком не сумел сказать тебе ни разу,
Как нравилась мне ты, пока была жива.
Я прилетел сюда, ты добиралась морем.
Я патефоном выл, ты щёлкала чижом –
На общем языке, понятном нам обоим
И каждому из нас достаточно чужом.
А впрочем, мы с тобой почти не говорили:
Погода, уикэнд – набор крылатых фраз...
И даже письмена, что на твоей могиле,
Абстрактной красотой разъединяют нас.
Друг другу ни к чему столь чуждые начала –
Твой рисовый ландшафт и бурая трава.
Но я-то убеждён: ты молча понимала,
Как нравилась мне ты, пока была жива.
Я положу цветок вот здесь – в изножье, с краю –
Как сам я с краю был в реальности твоей.
Я езжу на метро и в шахматы играю.
Погода, уикэнд – всё у меня о’кей.
Я вспоминал тебя, обедая в харчевне,
Где острота приправ толкает на слезу.
Нет, ты не умерла в своей родной деревне
С горою наверху и деревом внизу –
Как ваш мудрец учил, достоинством считая
Там умереть, где жил, и жить, где родился.
В конце у бытия – не точка, запятая,
Поскольку ты сбылась, а жизнь сбылась не вся.
Есть в мысли о тебе особая отрада –
Оттенок чистоты в обыденной возне.
В традиции твоей ни рая нет, ни ада:
Что ж, если повезёт, то свидимся во сне.
2009
ОСЕННИЙ РУБАЙАТ
Этих дней желтизна – как нечаянный дар.
Красоте всё равно: молод ты или стар.
Просто с возрастом ровное жёлтое пламя
Больше радует взор, чем кленовый пожар.
Заключив меж собою союз наконец,
В светлом небе сплелись серебро и свинец.
Говорят, что в фактуре осеннего неба
Нечто есть, что смиряет смятенье сердец.
Не завидуй тому, кто моложе, чем ты:
Сколько в жизни ему предстоит маеты.
И ещё, согласись, очень было бы скучно,
Если б все стартовали с единой черты.
День и ночь волоча этот век на горбу,
Ты свою распознать неспособен судьбу.
Так не видит арбы, седоков и поклажи
Добросовестный буйвол, впряжённый в арбу.
Как зарядят дожди – запирайся и пей.
Если пить без тоски, то не станешь тупей.
(Красоту всё равно при себе не удержишь:
Ну, листва облетела – так что тебе в ней?)
И под шорох воды в водосточной трубе
Предавайся нетрезвой словесной волшбе.
Время – вещь объективная, слава Аллаху,
И живёт не в тебе, а само по себе.
2009
ФЕРДИНАНД КРИСТЕН
Жил в дому без стен
Фердинанд Кристен.
Он был владельцем пивнушки.
Он всех узнавал
И всем наливал
Полные с верхом кружки.
Улыбался всем
Фердинанд Кристен,
Пот платком оттирал с макушки.
Он всем наливал,
А денег не брал:
Ни гроша ни брал, ни полушки.
А хорош был эль,
А силён был хмель –
Не найдёшь и за полную цену.
То ли был он богат,
То ли чёрт был не брат
Фердинанду тому Кристену.
Знать не знал народ,
Где Кристенов род
И откуда он к нам явился.
А что денег не брал –
Это всякий знал.
Веселился зал, не дивился.
В городках окрест –
Целый полк невест,
Сам бы Пётр Святой соблазнился.
Только наш Кристен
Жил в дому без стен
И поэтому не женился.
А однажды днём
Он закрыл свой дом
И повесил «Вернусь» дощечку.
И с тех пор мы ждём,
Хоть с тех пор о нём
Не слыхали мы ни словечка.
А в дому без стен
Мало перемен,
Так же дождик льёт, солнце греет.
Так о чём рассказ?
А рассказ о нас.
Каждый пусть поймёт, как сумеет.
2009
* * *
Вся любовь происходит из нужды и тоски;
если бы человек ни в чём не нуждался и не тосковал,
он никогда не полюбил бы другого человека.
Андрей Платонов
Тёмно-красная нить прошивает куски.
Не свисти в своём доме – не будет богатства.
Вся любовь происходит из нужды и тоски,
А иначе – и впрямь: ну откуда ей взяться?
Как легко оказалось прижиться в другом,
Новом времени! Кстати, страну и наречье
Поменять – не сложней, чем проулок и дом.
И живот не болит, и не ноет предплечье,
За грудиной не давит, не бьётся в виски...
Не свисти в своём доме – на старость не хватит.
Без тоски и нужды, без нужды и тоски –
Хорошо мне живётся. Пока не накатит.
Но уж если накатит, тогда от любой
Ерунды – нет защит, кроме дружбы и братства.
Из нужды и тоски возникает любовь
Вместо глупых смешков и азартного блядства.
2009
* * *
Человек, побывавший в раю,
Возвращается в собственный хаос.
Он ещё ошарашен и малость
Пребывает пока на краю
Им освоенной жизни. К столу
Он садится, берётся за ложку.
Вспомнить силится, смотрит на кошку,
Что, раскинувшись спит на полу.
Кошке жарко. И правда, июль.
Есть не хочется. Ладно, куда уж...
Старшей дочери, вышедшей замуж,
Он звонит. В телефоне – буль-буль –
Отказные. Он думает: «Суп.
Пол. Окно». Нет понятиям связки.
Он не может понять без подсказки,
Кто он: дух или оживший труп.
Суп – из курицы. Косточка. Хрящ.
Он не умер. Он трогает вещи.
Если б он закурил, было б легче
Разобраться. Но он не курящ.
Образ рая теряет черты,
Растекается в знойном тумане.
Человек прикорнул на диване.
Ты не он. Он не я. Я не ты.
2009
ТИГР
Tiger, tiger, burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?
William Blake
(Кто тебя придумал, тигр,
Для каких горящих игр?
Есть ли в мире что страшней
Соразмерности твоей?
Уильям Блейк)
Тигр! Взведённая пружина,
Совершенная машина,
Безупречный механизм, –
За два века что случилось?
Соразмерность превратилась
В несуразный атавизм?
Может, нет тебя в помине?
Иль охотишься поныне –
Бьёшь оленя и козу?
Где – де-факто и де-юре –
Существуешь? На гравюре
Или всё-таки в лесу?
Грозный князь ночных просторов,
Стал ли твой горячий норов
Осторожней с неких пор?
Мышцы мощные в порядке?
Или их сточил украдкой
Неестественный отбор?
Где ты нынче проживаешь,
Где от пуль себя скрываешь,
Где ты дышишь горячо,
Чемпион ненужной лиги -
В зоопарке? В Красной Книге?
В Преисподней? Где ещё?
2010
ВЛАСТЬ
Ненавижу власть, когда ей не видно альтернативы,
Ненавижу – когда она не боится ни выборов, ни суда.
Ненавижу власть, скрывающую свои мотивы,
Власть, для которой моё суждение – сущая ерунда.
Ненавижу власть, возведённую на запретах,
Вечно напоминающую: не продажна и не гнила;
Власть, простить готовую самых отпетых
Негодяев, если своими их вдруг сочла;
Власть – с могуществом, попирающим законы самой природы,
С территориальными притязаньями на каждый клочок земли.
Ненавижу власть, которая аккуратно отмеривает свободы
И следит, чтоб они до анархии не довели.
Ненавижу власть, что мостит по болоту дорогу к раю,
И сулит верноподанным вечный покой и свет.
Я – как все остальные, то есть знать ничего не знаю,
Но по мере сил я надеюсь, что Бога нет.
2010
* * *
Возможна ли женщине мёртвой хвала?
О. Мандельштам
Отложи свою боль до грядущих времён,
Дай ей вызреть, наполниться соком.
Тает в небе высоком осенний канон.
Погоди – о высоком.
Можно выстроить замок внутри головы,
Но увы! – ненадёжно строенье.
У пожухлой листвы, у подмёрзлой травы
Есть особое мненье.
От тяжёлой реки, от безлистых лесов
Отрывается холод бодрящий.
На пронзительный зов не накинешь засов,
Мир – один: настоящий.
Так возможна ли женщине мёртвой хвала?
Нет на это прямого ответа.
Чем чернее смола, чем свежее зола,
Тем страшнее – без света.
2010
КОНЕЦ ЛЕТНЕГО ВРЕМЕНИ
Резервуар тепла опустошив до дна,
Исходят небеса холодными слезами.
И сверху, и с боков, и снизу наползают
Ноябрьской пустоты тяжёлые тона.
Когда, как всякий год, в серьёзности потешной
От света куцего откусывают час, –
Они, подобно тьме, вместить готовой нас,
Избыточны и неизбежны.
2010
* * *
Есть достоинство в жизни упорной и строгой
Под жестоким контролем извечных табу.
На соблазны не зарься, чужого не трогай,
Заслужи вечный сон в деревянном гробу.
А рискующий всем, а идущий по краю –
Он по-своему честен: он платит сполна.
Не сорвался – герой, а сорвался – пусть знает,
Что не будет ему ни покрышки, ни дна.
Но дурного веселья бессмысленный гогот,
Но печали нечистой червлёная стать
Отрезают меня от того и другого
И мешают мне стать – кем хотел бы я стать.
Вот сижу я, в поношенной серой рубашке,
Неспособный к любви, непригодный к труду,
И твержу, что не жду я, не жду я поблажки,
Но, наверное, жду. Но, конечно же, жду.
2010
ПЛЯСОВАЯ
Короля играет свита,
А учителя – толпа.
Взмах руки митрополита –
И с небес летит крупа.
Горе царству, чья элита
Бессердечна и тупа!
По дорожке ходят кошки.
Мышь от ужаса дрожит.
Сторож спит себе в сторожке –
Ничего не сторожит.
Нож кладите подле ложки.
Избегайте слова «жид».
Неприличны также: «чурка»,
«Хачик», «ниггер» и т.д.
Два размоченных окурка
Мирно плавают в биде.
Горбунок и Сивка-бурка –
Вот кто выручит в беде.
Мы грядущего не знаем,
Настоящим не живём,
А о прошлом забываем,
Потому что суть не в нём.
Заклинаем, заклинаем –
Верно, вправду не умрём.
Словом кованым шуруем,
Словно в печке – кочергой,
Плачем, каемся, пируем...
Выпей с нами, дорогой!
По прозрачным Невским струям
Проплывает труп нагой.
В лес не смотрим, в ус не дуем,
Не мычим с набитым ртом.
Прежде мысли формируем,
Формулируем – потом.
Что у чёрта наворуем,
В церковь тащим, а не в дом.
Не играем против правил.
Знаем прикуп наперёд.
Тот, кто всё на карту ставил,
Безусловно нас поймёт.
Где там Каин, где там Авель –
Кто их, бедных, разберёт?
Жизнь летит скороговоркой,
Ей перечить не моги.
Заедаем хлебной коркой
Расстегаи-пироги.
На туза ложится туз:
Будут бить – сымай картуз!
Что забыто, то забыто –
Если помнишь, промолчи.
Короля играет свита,
А пророка – палачи.
Проигравшему – позор,
Он хвастун, пердун, позёр!
Ой вы, кашки да ромашки,
Подскажите нам с дружком:
То ли выпить по рюмашке,
То ли пасть на вас ничком?
Ламца-дрица-оп-ца-ца!
Нашим играм нет конца.
То ли вечная отрада,
То ли в бога душу мать.
Нам ума совсем не надо –
Нам его не занимать.
Семь отмерим – раз отрежем
И с приятелем вдвоём
«Из-за острова на стрежень»
На поминках вам споём.
И споём вам, и станцуем,
И поклоны отдадим,
И иконку нарисуем,
Если лик необходим.
Наведём порядок в доме,
Скажем правду на духу.
Рыб наловим в водоёме
На воскресную уху.
Что нам кошка, что нам мышь? –
Нас не выкуришь, шалишь!
Мы закружимся мошкой
Над повинною башкой.
Вознесёмся, как топор:
Берегись, паскудный вор!
Отступает немота.
Вышла кошка за кота!
Вышла кошка за кота –
Им обоим жить до ста.
Красота! Красота!
Два облизанных хвоста.
Испекли мы каравай –
Налетай, не зевай!
Рот пошире раззевай.
Есть в глупцах отвага,
А в бочонке брага.
Пенная, сырая –
Наливай до края!
Не видать нам рая.
У кольца нет конца.
Ламца-дрица-оп-ца-ца!
Ноги сами рвутся в пляс.
Эх, раз!
2010
* * *
В подборе нужных слов, точнее – в переборе
Возможностей души в означенный момент,
Присутствует всегда случайный элемент,
Как сдавленный смешок – в опасном разговоре.
Так – мальчик лет семи вдруг, ночью, в коридоре,
Столкнувшись взглядом с тем, чему названья нет,
Забудет этот страх на шесть десятков лет,
Но станет чуть взрослей, оправившись от кори.
Так – проще угадать не то, что будет вскоре,
А тень туманных дней, что прячется за ним.
Так – вора мы легко на глаз определим
По бледному огню на головном уборе.
Безумные в любви и злобные в раздоре,
Мы в радости глупы и бессердечны в горе,
Но знаем иногда без всякого труда:
Вот этот блеск – вода, а этот – лишь слюда,
И – белая скала предполагает море.
А море остаётся навсегда.
2010
* * *
Почти признание, почти в любви, почти
Произнесённое – достигнет адресата
Почти наверное. И этот стих –
Свидетельство, что я не виновата.
Потерянная спутником Земля
Вибрирует, закованная в элипс,
Прекрасно зная, что орбита для
Неё – тюрьма, но всё-таки надеясь.
А бывший спутник кажется себе
Ужасно независимым. Но мы-то,
Но мы-то знаем о его судьбе:
Та или эта – всё равно орбита.
Ему, как многим сбившимся с пути,
Охота вывернуться наизнанку
И, сдерживая вопли, перейти
На ставшую античностью морзянку.
Два длинных, три коротких – позывной.
Но там уже не ждут его сигнала.
Там – и стандарт давно уже иной,
И просто – время новое настало.
Почти признание, почти в любви, почти
Произнесённое – достигнет адресата?..
Но если доберётся, то прочти –
Ночь так длинна. А жизнь – коротковата.
2010
* * *
Без спроса и без повода, и даже не в связи
С конкретным неким проблеском былого
Я вспомнил зданье школы на Либкнехта вблизи
От Винницкого парка городского.
Одно из лучших в городе, в три полных этажа,
В пылающую вписанное осень...
Я помню, как Фоменко принёс туда ужа
И в женскую уборную подбросил.
Я помню дверь учительской и маленький спортзал,
Где я не мог взобраться по канату,
Коричневые маты и чёрного козла,
Вторую смену, ранние закаты
За тусклым и с подтёками, моргающим стеклом,
Я помню на ботанике вопросы...
Я помню, как мы, стыривши, несли в металлолом
Со стройки тяжеленные колёса,
Техничку в коридоре, гремящую ведром,
Крик завуча: «А ну, без препирательств!»
Оттуда шлейфом тянется мучительный синдром
Продуманных и сладостных предательств.
Оттуда шлейфом тянется запёкшаяся боль
И вера в своевременное чудо,
И ясное сознание: я сам себе король, -
Конечно, тоже тянется оттуда.
Есть у любой эпохи свой собственный словарь,
Живой жаргон для вечного поп-арта.
Букварь, он вещь хорошая, но учит не букварь,
А воздух между букварём и партой.
А учит блеск чернильный в авторучке поршневой
И мёрзлый страх перед чужой ватагой,
Который не искупишь ни фантазией живой,
Ни будущей бессмысленной отвагой.
Я вспомнил зданье школьное в три полных этажа
В прощальном блеске быстрого заката,
И, по несхожей местности в волнении кружа,
Себя я вспомнил, бывшего когда-то.
И что-то в чаше памяти плеснуло через край,
И шум в висках поддакнул: «Ну ещё бы!»,
Когда прошёл по Ленинской сверкающий трамвай –
Новёхонький, немецкий, кумачовый...
2010
НАБЛЮДЕНИЕ
Наша мелкая речка замёрзла. Улетели гуси.
Печать обречённой готовности лежит на местности.
Обнаружив жука-древоточца, его выношу на улицу,
Приговаривая со злостью: «Живи, как сумеешь, умница,» –
Не оттого, что жестокость – настолько в моём вкусе,
А просто – сразу убить – не хватает честности.
2010
ТЕОРЕМА БЕЛЛА
Бог не играет в кости.
А. Эйнштейн
То, что целое больше, чем сумма частиц,
В микромире известно любому.
По каким же критериям чахнущий принц
Различает любовь и лимфому?
В микромире крутом каждый парный фотон
С близнецом связан знаньем мгновенным,
Но не сможет потом объяснить он путём,
Что толкнуло его к переменам.
Лишь волна, а не брызги рождают прибой –
Так давно застолбила наука,
Но откуда берётся кошмар звуковой
Там, где нет ни кошмара, ни звука?
То ли дьявол подбил, дав загадку уму,
То ли Ева сама не робела –
Мир теперь никогда не вернётся к тому,
Чем он был до неравенства Белла.
Этот милый ирландец по имени Джон
В бороде и широкой улыбке,
Он не лез на рожон, просто в Берне чужом,
Указал Самому на ошибки.
Кто колоду тасует и карты сдаёт,
Кто углы загибает на случай?
Было версий Творения – невпроворот.
Может, мы оказались не в лучшей?
Бог в картишки играть не умеет, а чёрт –
Чёрт, конечно, способен на это.
Но хороший игрок, даже будучи мёртв,
Отличит короля от валета.
2010
* * *
Когда на мир спустилась тьма –
Его очистить,
Природа силилась сама
Себя осмыслить.
Перебирая весь набор
Своих занятий,
Вела естественный отбор
Своих понятий.
Всё устаревшее смела:
Не аргументы!
И нас на свет произвела
Как инструменты –
Чтоб ветер мысли шелестел
В её осоке,
А, разумеется, не с тем,
Чтоб дать уроки.
Она в дела добра и зла
Совсем не лезла.
Но тут на мир спустилась мгла
И всё исчезло.
2010
БАЛЛАДА ПОРЫВА
Когда актёр снимает грим
И морщится, усы сдирая,
Реальность рушится вторая:
Он ею больше не храним.
Но мы судьбу уговорим,
Перехитрим её, играя.
Порыв летит, как птичья стая,
И слово тянется за ним.
Что моментально, то продлим,
В глубинах памяти лаская,
Оно живёт, не подпуская
К себе, как в заводи – налим.
Вдохнём, ещё раз повторим:
Смысл – не вколоченная свая,
Не столп, но леска световая.
И слово тянется за ним.
Я видел Прагу, видел Рим,
Мне есть что вспомнить, умирая.
И не хочу иного рая,
Чем тот, в котором мы гостим.
Порядок вечный уязвим,
Одна лишь краткость золотая
Рождает счастье. Свет взлетает –
И слово тянется за ним.
Мой милый друг! Пока мы спим,
Дух благоденствует, витая
В краю, в котором нету края,
И слово тянется за ним.
2010
* * *
Трагедию изобрели в Германии,
И, что бы там ни возражали греки,
Могли лишь немцы разглядеть заранее
Всю бездну зла в обычном человеке.
Лишь немцы с их приверженностью правилам
С командным духом – в битве и футболе –
Могли понять, насколько не пристало нам
Чураться злобы, ненависти, боли,
Отчаянья, беспомощности, ревности,
Желанья славы, жажды разрушенья...
Какие ненасытные потребности
Тоскуют в нас и ищут разрешенья!
И не пытайтесь оценить, пожалуйста,
Придирчивым британским ноу-хау
Длину пути от мыслящего Фауста
До безымянных узников Дахау.
2010
* * *
Сам себе я кажусь молодым иногда по утрам,
Обгоняю толпу в переходе московском подземном,
Упиваюсь своей быстротой, как магическим зельем,
И в уме напеваю какое-то «трам-там-парам».
Не мечтаю и не вспоминаю, а именно, только – кажусь.
То есть, вроде бы делаюсь вдруг на две трети моложе,
Возвращаются запахи носу, чувствительность – коже.
И иначе стыжусь и боюсь, а точней – не боюсь.
Это длится недолго. Ну, максимум, десять минут.
Засыпаю опять или, ёжась, встаю неохотно.
Но ведь всё настоящее в нашей судьбе – мимолётно.
Ничего у богов не прошу, но беру, что дают.
2010
* * *
Снежком припудрено, подходит Рождество.
Щемит умеренно в районе средостенья.
Звенят в бубенчики и просят своего
Святые юноши из Армии Спасенья.
Пока мне весело, но близится тоска.
Почти закончился две тысячи десятый.
Глас проповедника зовёт издалека
К блаженной вечности с обычной предоплатой.
Не слушает никто. Средь кутерьмы
Не соблазнительны зароки и вериги.
А обещанья молодой зимы –
Как бандеролью присланные книги.
И, тормозя у людных площадей,
Шуршит шеренгами однообразных скатов
Давно прошедшая свой яркий апогей
Цивилизация Соединённых Штатов.
Слова рифмуются, я вписываю их
В тетрадь, как слышатся, и словно ощущаю
Их свежесть терпкую. Так поспевает стих
Румяным бубликом к дымящемуся чаю.
2010